Посланник князя тьмы [Повести. Русские хроники в одном лице] - Гацура Геннадий (читать книги онлайн бесплатно полные версии TXT, FB2) 📗
Сергей выглянул в окно.
«Остановку проехал. Ладно, пройдусь пешком».
На улицах, хоть до октябрьского юбилея был почти еще месяц, на столбах уже вовсю развевались кумачовые стяги и транспаранты, а витрины были украшены трехметровыми орденами Октябрьской Революции. В большинстве продуктовых магазинов это вообще было единственным, чем они могли похвастаться, не считая многочисленных без толку слоняющихся или скучающих за пустыми прилавками продавцов в грязных халатах. Конечно, понятно, что к празднику магазины постараются заполнить хоть какими-нибудь продуктами и консервами, хранящимися на складах, но многим уже сейчас было ясно, что Горбачев со своей цэковской компанией, откровенными заигрываниями перед Западом и пустыми разговорами вел страну к пропасти.
Николаев остановился перед перегородившим улицу огромным, метров десять в высоту, портретом генерального секретаря. Два десятка рабочих, большинство которых уже были «под мухой», при помощи двух подъемных кранов пытались водрузить это произведение монументального искусства на стену дома. Интересно, сколько народа можно было бы одеть, если собрать весь материал, потраченный на знамена, лозунги и подобные портреты за годы советской власти?
Свежий порыв ветра вдруг вырвал одно из креплений на углу огромного планшета и он, со всей силы ударившись о землю, преломился надвое. Сергей ехидно улыбнулся, обошел суетящихся рабочих и пошел своей дорогой. Его ехидство по отношению к несчастному случаю с портретом «генсека» было понятно: у него были свои счеты с этим «негодяем» (иначе, правда, только про себя, он Михаила Сергеевича и не называл). Дело в том, что перед Чернобыльской катастрофой Ольга находилась на третьем месяце беременности, было подано даже заявление в ЗАГС, но врачи посоветовали сделать аборт. После него она целый год не могла прийти в себя, пришлось даже взять в институте академический отпуск. У них была негласная договоренность не напоминать друг другу об этом периоде жизни.
Всего этого бы не произошло, если бы Горбачев сразу сообщил или разрешил сообщить о катастрофе, чтобы население приняло хоть какие-нибудь меры безопасности.
Нет, он выжидал. Его партийные секретари и высокопоставленные чиновники вывозили свои семьи подальше от Чернобыля, за Урал, жрали таблетки с йодом, а Михаил Сергеевич выжидал. Почти неделю, пока шведы не передали на русском о том, что в Советском Союзе произошла ядерная катастрофа. Но и потом он не отважился выступить перед народом, хотя до этого его физиономия с экрана телевизора не сходила. Отсиживался, наверное, со своей половиной, в бункере, построенном на случай атомной войны, и ждал, когда уровень радиации упадет.
А народ целую неделю ни о чем не знал, купался, загорал. Погода стояла солнечная, Николаев сам с Ольгой почти все это время провел на пляже. Семь дней умножить на двадцать четыре часа, получается сто шестьдесят восемь. Если верить специалистам и учебникам по гражданской обороне, то каждые семь часов радиоактивность зараженной области падает в два раза, значит, за это время, она могла снизиться раз в сто или больше. Девчонки из лаборатории, как только услышали по радио о катастрофе, успели сделать несколько замеров радиоактивности почвы, пока кэгэбешники не изъяли и не заменили на всех предприятиях и в институтах города счетчики Гейгера аппаратурой, не реагирующей даже на радиоактивные эталоны. Так вот, в некоторых местах она превышала почти в двести раз норму! И это почти в восьми сотнях километрах от аварии. Интересно, что показали бы счетчики, например, 28 апреля?
Да, сколько людей загублено. Дело даже не в том, сколько сотен тысяч умрет в первые десять лет после Чернобыля, страшны последствия тех изменений, что наступают на генетическом уровне и будут передаваться из поколения в поколение. Сколько миллионов родителей так никогда и не узнают, что за уродства детей они должны благодарить не своих, живших распущенной половой жизнью бабушек, и дедушек, а одного негодяя и труса, пытавшегося, даже ценой жизни чужих, еще не родившихся ребятишек, удержаться у кормила власти.
Если, конечно, у этих людей будут дети. У Ольги их больше не будет…
«Вот сволочь!» — выругался Николаев, споткнувшись о груду булыжников на тротуаре. Задумавшись, он чуть не свалился в вырытую поперек тротуара канаву.
Несколько стоявших на троллейбусной остановке человек удивленно на него посмотрели. Спокойным прибалтам была чужда подобная манера выражения своих чувств на людях. Смущенно улыбнувшись и что-то пробормотав под нос, Сергей перешел на другую сторону улицы.
— Эй, здесь есть кто? — звук на удивление быстро заглох между рядами полок, уставленных старинными книгами.
Тишина, только слегка задребезжали стекла от проехавшего по соседней улице трамвая.
— Есть здесь кто-нибудь живой? — еще раз, но погромче, позвал Николаев.
— Ви зачем кричите?
Сергей только сейчас заметил между полок сухонького седого еврея со сползшими на нос очками и толстой книжкой в руке. Следователь сделал несколько шагов ему навстречу и слегка поморщился: от старичка почему-то пахло серой.
— Извините, я хочу возвратить в библиотеку книгу.
— Да? А кто скажет мне, когда ви ее успели взять?
— Я не брал у вас эту книгу.
— То-то я смотрю, что ваша личность мне не знакома. Сейчас это большая редкость, когда кто-либо не брал, да еще возвращает. Или я чего не понимаю?
— Я случайно приобрел книгу возле букинистического магазина. В ней была печать центральной библиотеки.
— Как это была? Ви ее вывели или залили чернилами, а может, просто вирвали лист?
— Да нет, вы меня неправильно поняли, печать цела. Внизу мне сказали, что книга из отдела редких изданий и мне нужно обратиться к Францу Иосифовичу. Правильно я попал?
— О да, ви попали в самую серединку, даже более того. — Старичок взял протянутую Сергеем книгу и открыл. — Ну вот, он и нашелся. Это чрезвычайно редкий экземпляр. Врзможно, зная истинную стоимость сего гримуара, ви и не подумали бы идти в библиотеку. Бедный Александр Модестович, он уже собирался давать объявление в газету. Большое спасибо, молодой человек, что нашли в этом суетном мире время зайти к нам.
— Не за что. Вы не сказали бы, как называется эта книга?
— Кто теперь об этом может знать?
— А почему у нее нет титульного листа?
— У этой книги нет не только титульного листа. История очень старая, но ви заслужили, чтоб я ее рассказал.
Давайте пройдемте туда и присядем. Я уже не в том возрасте, когда мог часами бродить по этому бесконечному лабиринту.
Они прошли между рядами полок с книгами и очутились в небольшом закутке, в котором стояли стол и два стула. Небольшое полутемное окно выходило во двор-колодец.
Старик положил книги на стол, показал Сергею на стул и сел сам.
— Ви знаете, эта история произошла очень давно, тогда читатели еще не воровали книг из библиотек и не умели выводить хлоркой и перекисью водорода печати. До того как я пришел сюда, здесь работал старичок-библиотекарь, которому лет было намного больше, чем мне, хотя, кажется, куда уж больше. Так вот, этот старичок как-то незаметно для других заболел. Характер его болезни заключался в том, что перед тем как отдать книгу читателю, он выдирал из нее первые и последние страницы. Старичок был тихий, и вначале никто не замечал его странной болезни, но скоро посыпались жалобы от читателей. Когда библиотекаря забрали, куда следует, и спросили, зачем он это делает, тот сказал, что все книги — суть одна книга, и поэтому нет и не может быть у них начала и конца. И ви знаете, — старый еврей блеснул хитрыми глазками, — я начинаю подумывать, что он был прав. Помните, как у Блуа? «Мы всего лишь строки, слова и буквы магической книги, и эта вечно пишущаяся книга — единственное, что есть в мире, вернее, она и есть мир».
— По-моему, у Борхеса тоже было что-то об этом. Как вы к нему относитесь? — поинтересовался Николаев.
— Отношусь? — склонив на левое плечо голову, переспросил старичок. — Странный вопрос. Возможно, ви хотели узнать, нравятся ли мне его книги? Так я скажу — да...
